Глава 1

Январь 1918 года

Морозный ветер перехватывает дыхание, обжигая щеки и нос. Ивар лежит на снегу, окоченевшими пальцами сжимая цевье винтовки, пытаясь принять удобную для стрельбы позу.
От мокрой шинели и разгоряченного после бега тела идет пар, который тут же ложится инеем на волосах и сдвинутой на затылок меховой шапке.

Свои шерстяные рукавицы он обронил еще в начале атаки, во время коротких перебежек, когда вместе со своим батальоном под огнем противника продвигались к окрестностям города Рогачев.

Пулеметный огонь и винтовочные залпы обороняющихся заставили растянувшихся в цепь латышских стрелков прервать атаку и залечь в январском сугробе. В своих серо-зеленых шинелях на белом снегу они были мишенями для польских солдат. Среди стрелков послышались стоны и ругань первых раненых, и снег возле них окрасился алым цветом крови.

Темное зимнее небо начинало светлеть, и стало хорошо видно огневые расчеты противника, который из своего укрытия имел возможность прицельной стрельбы.

- Если оставаться лежать, то от батальона через полчаса ничего не останется, - сразу понял Ивар, оценивая сложившуюся обстановку на поле боя.

Несмотря на свои двадцать лет, он уже имел большой опыт боевых действий и в подобных ситуациях за время войны оказывался не впервой. Это перед боем страх сковывает тело и парализует сознание, а после первого выстрела перестаешь думать о смерти, начинается кураж, как на азартной охоте. Только потом, после боя, если останешься живым, наступает чувство понимания реальности.

Пулемет, косивший бойцов, находился в ста метрах от них, за дощатым забором городской околицы.

Поляки уже пристрелялись по лежащим в снегу бойцам.

- Необходимо срочно что-то предпринять, чтобы уничтожить пулеметную точку, иначе атака захлебнется, - прокричал комиссар Круминьш и знаком показал Скершкану на огневую точку. Тот кивнул - понял.

Укрывшись за широким стволом липы, Ивар с тремя стрелками взвесив шансы, приняли решение - обойти позиции обороны с правого фланга. Пришлось ползти довольно долго, чтобы их маневр остался незамеченным для врага. Прячась за кустарниками и деревьями, они, пригнувшись, зашли в тыл оборонительных позиций поляков.

Молодой польский солдат, укрывшись за деревянным колодцем, перезаряжал винтовку, держа на ладони жменю патронов. Услышав позади себя шаги, резко обернулся, патроны выпали из руки в снег, и на его детском лице отразилось недоумение, тут же сменившееся ужасом.

Солдатик вытянул перед собой руку, пытаясь защититься, как будто это могло спасти его от неминуемой смерти. Его губы приоткрылись, пытаясь выдавить из сведенной судорогой гортани слова пощады...

Трехгранный штык с силой вошел в грудь, легко проткнув ладонь солдата и откинув его навзничь.

Он так и остался лежать с открытыми глазами, в которых застыл ужас и непонимание. Когда из приоткрытого рта выступила струйка темной крови, Ивар вытащил окровавленный штык из обмякшего тела, по привычке провернув его в груди уже мертвого противника.

Вроде все спокойно. Никто не обнаружил их рейд.

Медлить было нельзя, и латыши, пригнувшись, двинулись дальше, обходя с тыла позиции врага, каждую секунду ожидая засаду.

Снег предательски скрипел под ногами, а сердце бешено стучало, не давая восстановиться частому и глубокому дыханию. От быстрого бега в глазах поплыли круги. Колючие ветки акаций цеплялись за одежду и хлестали по лицу. Главное, чтоб не заметили, - стучало в их головах.

Совсем близко послышался треск пулемета и за покосившейся банькой стали видны несколько польских солдат и два офицера, надежно державших оборону. Уложенные штабелями мешки с песком укрывали их от пуль наступавших красногвардейцев. Увлекшись стрельбой по противнику, они даже не заметили подкравшихся к ним стрелков.

- Янка, готовь гранаты, - прошептал Ивар в ухо товарищу.

Выдернутые чеки упали в сугроб. Смертельные заряды, брошенные без замаха, неслышно упали в снег возле ног поляков, не оставив им и доли шанса на спасение. Три разрыва прогремело почти одновременно, оставляя после себя в снегу черные воронки и разбросанные части тел. Стрелки в упор стреляли в ползающих по снегу людей, которые, истекая кровью, корчились в предсмертных конвульсиях.

Через минуту все было кончено. От уткнувшегося в снег стволом пулемета пошел густой пар. Стало непривычно тихо.

Сняв с груди красный бант, Ивар привязал его на штык винтовки и, встав во весь рост начал махать им в сторону залегшего батальона стрелков.

- Эй, пуйки! Уз приекшу!* - кричали Янка и Ивар, размахивая высоко поднятыми красными революционными бантами.

Глава 2

К концу дня бои за город стихли. Остатки разрозненных польских отрядов вместе с командующим корпусом генералом Довбор-Мусницким, побросав провиант и оружие, спешно отступили в сторону Бобруйска, и в освобожденном городке была восстановлена советская власть.

Мятежный генерал даже предположить не мог, что наспех сформированные военные части красных стрелков и матросов под командованием Рейнгольда Берзиньша, смогут в течение нескольких часов разбить его лучшие войска.

1-й Усть-Двинский полк в этом бою тоже понес немалые потери убитыми и ранеными. В спешно развернутый полевой госпиталь, который разместился в помещении мужской гимназии, с разных концов города свозили раненных. Среди них Ивар разглядел и своего земляка Зигурта, который получил пулевое ранение в ногу. Его и еще нескольких красноармейцев привез на санях крестьянин с косматой седой бородой.

Привязав лошадь к дереву, он медленно подошел к раненным бойцам, пытаясь помочь им подняться. Зигурт Залиньш, отмахнувшись от его помощи, встал на землю и, опираясь на палку, попытался самостоятельно пройти несколько метров до дверей лазарета. Наложенная поверх его брюк тряпичная повязка пропиталась кровью, и сразу было заметно, с каким трудом дается ему каждое движение.

Ивар подбежал, подставляя для опоры плечо:
- Ну, как ты, жив? Как тебя, дружище, угораздило-то на пулю нарваться! Ну, ничего, ничего...до свадьбы заживет.

Они вместе начинали службу в сформированном в Риге латышском батальоне и за несколько лет войны побывали во многих переделках на германском фронте, а также успели вдоволь повоевать за Советы.

- Ивар! - обрадовался Зигурт, узнав боевого товарища, - видишь, немного зацепило меня. Пустяки, и не такое бывало.

- В самом начале боя ранило, я еще пытался бежать, да куда там поспеешь. Потом, вот подобрали меня. Ты сам как - цел? - обрадовался боец.

- Слава богу. Пришлось немного повоевать, - скромно ответил Ивар.

- Уже все наши мальцы знают, какие вы герои..., - он с восхищением смотрел на друга, преодолевая нестерпимую боль в ноге.

Разговаривая с товарищем, он пытался пересилить боль и, сжимая зубы, улыбался. Подошли два санитара и, уложив Зигурта на носилки, понесли в операционную.

- Ты, главное, поправляйся быстрей. Такие бойцы нам нужны, - Ивар шел за ними следом, пытаясь приободрить друга.

- Ничего, еще повоюем! За свободную Латвию! - поднял свои большие серые глаза Зигурт и улыбнулся.

- Все будет хорошо, держись! - Ивар поправил сползающую на глаза шапку и сжал его ослабшую руку. - Как там Илза, пишет?

Зигурт слабеющей рукой достал из кармана аккуратно свернутый клочок бумаги и попытался развернуть, чтобы показать товарищу.

- Сюда нельзя, - грубо остановил Ивара санитар, когда они подошли к крыльцу. Он остановился, слова застыли на губах, и вместо прощания молча помахал вслед рукой, а затем отвернулся, пропуская выходившего наружу фельдшера, который выплеснул на землю кровавые сгустки из эмалированного таза.

- Когда уже все это закончится, - с горечью и тоской прошептал Ивар, - хочу домой!

Глава 3

Всю ночь в городе звучали выстрелы. Солдаты проводили обыски в домах горожан, отлавливая спрятавшихся польских солдат и контрреволюционеров, которые иногда оказывали вооруженное сопротивление. Оставшаяся в городе для наведения порядка рота латышских стрелков патрулировала улицы городка, попутно проводя аресты подозрительных лиц.

Разбившись на группы, стрелки прочесывали улицы, врывались в дома и арестовывали всех взрослых мужчин, чья личность вызывала хоть малейшее подозрение в нелояльности к новой власти. С перекинутой прикладом вверх винтовкой и гранатами за поясом, они наводили ужас на местных жителей, которые в страхе прятались в домах и подвалах, пытаясь переждать очередную смену власти.

А местные пьяницы чувствовали себя героями дня. Они подходили к латышским стрелкам и, захлебываясь от эмоций, заплетающимся хмельным языком, рассказывали о своей борьбе с контрреволюцией, не забывая донести на своих обидчиков. Вместе с комиссарами и латышскими стрелками они шли по домам соседей, довольствуясь прихваченной со столов снедью и выпивкой, которая вряд ли могла понадобиться хозяевам.

Арестованных доставляли в помещение ЧК, где после недолгих допросов решалась их дальнейшая судьба. Комиссары издавали расстрельные приказы не раздумывая, и не интересуясь личностями приговоренных ими на смерть людей. Жизнь человека не стоила и гроша.

Наоборот, количеством расстрелянных оценивалась эффективность работы и бдительность уполномоченных Чрезвычайной Комиссии. Приговоры приводились в исполнение немедленно. Людей выводили во внутренний двор чрезвычайки, и ставили возле кирпичной стены.

Напротив, на деревянном помосте, был установлен "льюис". И после того, как председатель трибунала зачитывал короткий приговор, длинная очередь пулемета, прерывая речь, приводила его в исполнение.

Раненых добивали из револьверов или закалывали штыками.

Тела казненных людей под покровом ночи сбрасывали в овраг. Затем их разбирали родственники казненных.

Революция, символом которой стал красный бант, требовала все новых жертв. Маховик созданной большевиками машины для убийств с каждым днем набирал обороты, втягивая в нее все больше и больше людей.

Глава 4

На следующий день после взятия Рогачева перед революционными бойцами выступил командарм Латышской дивизии Якум Вацетис, который вместе со штабом армии приехал на бронепоезде из Могилева. Выстроившиеся на площади красногвардейцы восторженно приветствовали его громким криком "ура"! Они обожали Вацетиса, ведь, он был одним из них - сыном батрака.

Народный командарм поздравил стрелков с победой над врагами Советской власти, поблагодарил командующего военной операцией Берзиньша, и передал всем бойцам революционный привет и слова благодарности от военного наркома Льва Троцкого: "Латышские стрелки! Вы показали себя доблестными борцами за идеалы мировой социалистической революции и на деле доказали беспощадность к ее врагам! Да, здравствует коммунистический интернационал!".

И опять над площадью прогремело трехкратное "ура".

А эти слова не были просто лестью. Большевистское правительство сделало правильную ставку на верность латышских полков, а теперь пожинало триумфы своих первых побед. Ведь, если разобраться, то на штыках латышских стрелков были одержаны главные победы нового правительства Ленина.

Как гласила поговорка того времени, революция в России была сделана еврейскими мозгами, латышскими штыками и русскими дураками.

Россия стала эпицентром социальных потрясений - потому все бремя революционных невзгод, голода, смертей и разрухи легло на плечи русского народа, которого сумели столкнуть лбами. Это была хорошо организованная кампания.

Глава 5

После февральской революции и оккупации Риги немцами именно в России оказались латышские стрелковые полки с оружием и амуницией, готовые без промедления идти в бой, в отличие от деморализованных воинских российских частей. Восемь испытанных в боях с немцами полков держали в своей власти такую громадную страну от запада до востока. Достаточно было одной роты, взвода, чтобы власть была в руках латышских стрелков.

Их боялись все.

Им подчинялись города, села, местечки.

Они никому не уступали дороги и не давали пощады.

Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути.

"Не ищи палача, а ищи латыша", - говаривали люди.

Появление латышских стрелков в русских деревнях было страшней чумы - шансов остаться в живых было намного меньше.

Стрелковые батальоны и роты направлялись Лениным туда, где угрожала опасность советской власти и мятежи голодных крестьян. И, несмотря на потери, они всегда оставались верными соратниками большевиков. Им доверялись самые ответственные задания: охрана главного штаба революции в Смольном, нового советского правительства, а также поручена личная охрана вождя мирового пролетариата товарища Ленина.

Позднее Ленин открыто признался, что без латышских стрелков Советская власть бы не выстояла и месяца.

Почему именно за большевиками пошла основная масса латышских стрелков и почему до конца гражданской войны именно они оставались самыми стойкими и верными армейскими частями Красной Армии? Возможно, в связи с оккупацией Латвии, они хотели из России на волне революции освободить свою родину под гимн Интернационала? Или боялись ответственности за предательство со стороны латвийского правительства?

Но даже после получения независимости Латвии многие латыши остались в Советской России и преданно, до самой смерти, служили во всех органах власти.

Этот сложный вопрос, который пока не имеет однозначного ответа.

Ведь у каждого из этих людей была своя правда и цель, в которую беззаветно верили, раз они сражались и готовы были умереть за революционные идеалы большевиков.

Война вдали от родины - немного странно?

Но это был их осознанный выбор.

Конечно, не все латыши поверили большевистской пропаганде и вступили в Красную Армию. Многие латышские стрелки остались в Латвии и участвовали в создании независимого государства, до последней капли крови защищая родную землю от немцев, красных, белых и прочих захватчиков. Но все-таки латвийские воинские формирования того времени больше известны как красные латышские стрелки.

Причина этого явления кроется в более глубоких корнях истории Латвии. Как известно, латыши никогда не имели своего независимого государства и собственного "дворянства", также как южные и западные малоросские народы. Они всегда находились под кем-то - шведами, немцами, поляками, русскими. Несмотря на то, что территория Латвии входила в Российскую Империю, по-прежнему настоящими хозяевами там оставались немецкие бароны и промышленники, безжалостно эксплуатировавшие местное население.

Для раба всегда плох и ненавистен нынешний хозяин. А тот, который может только стать таковым, да еще обещает свободу и возможность поквитаться с прежним эксплуататором, кажется истинным другом-освободителем и ему хочется верить. Как Сатана нашептывает в ухо слова лести, подвигая на искушение, так и большевики опутали лестной ложью простых латышских батраков.

Но хочется заметить, что преподносимая народу история, как показало время, имеет тенденцию менять толкование тех или иных событий в зависимости от политических перевоплощений.

И эти инсинуации зачастую становятся причинами новых войн и революций. Не бывает легких времен...